|
Имел честь на днях участвовать в конференции Института развития прессы. В санатории под Новосибирском собрались журналисты, общественники. Презентовались расследования. Рассказал и я о нескольких своих материалах. По моему опыту главное в этом жанре - когда тебя, то есть автора задевают за живое человеческие истории. Начинается расследование с них - иногда житейских, простых или очень страшных, как, например, убийства солдат с целью изъятия внутренних органов.
Если расследование действительно независимое, начинается оно не с компромата, не с цифр, не с каких-то особых технологий поиска информации. А с того, что к журналисту приходят люди, которые, как правило, много лет ищут правду и не могут ее найти, потому что нет у нас в стране правосудия, да и правоохранительных органов, которые бы охраняли права этих обыкновенных граждан РФ, И когда начинаешь разбираться в их частных проблемах, выяснятся, что за каждой стоит система - ограбления, подавления "маленького человека" всегда правыми "государевыми людьми".
Даже, скажем, расследование "дела Магнитского" "Новой газетой", резонанс и масштаб которого не сравним ни с одним из самых громких коррупционных разоблачений последних лет, начиналось с истории неизвестного юриста, доведенныого до смерти в СИЗО.
Честный журналист - расследователь в нашей стране, хочет он того или нет, неизбежно вынужден овладевать смежной профессией (или миссией) - незаметно и часто не желая того, он становится правозащитником, а это уже - судьба.
"А у нас в Томске - заметила хорошая журналистка Зинаида Куницына (мы знакомы без малого 30 лет) - над правозащитниками серьезные люди плосмеиваются, называют их городскими сумасшедшими. Как нам быть, чтоб самим маргиналами не прослыть?".
Ей ответила известный общественный деятель, соучредитель Института развития прессы Манана Асламазян: "А не надо этого стесняться: "городской сумасшедший" - высокое звание по нынешним временам".
Вспомнилась пьеса "Горе от ума", главный герой которой Чацкий, как и его прототип Чаадаев, тоже был признан весьма серьезными и влиятельными людьми того времени невменяемым (это еще ничего: сейчас бы его, героя Отечественной войны, за "преклонение перед Западом" назвали бы "национал-предателем"). Друг Чаадаева Пушкин этих достойных людей, не различая их по лицам, величал "светской чернью".
У Пушкина есть еще такая онегинская строфа, которая начинается словами "Блажен, кто с молоду был молод...", а продолжается: "Кто странным снам не предавался, кто черни светской не чуждался", и далее - "Кто в пятьдест освободился от частных и других долгов, кто славы, денег и чинов спокойно в очередь добился, о ком твердили целый век: NN - прекрасный человек".
Ни имени, ни фамилии у черни нет, вне зависимости от ее статуса и материального положения - так стоит ли обращать внимание на ее мнения, оглядываться на то, что скажет некая "княгиня Марья Алексеевна": какая разница, что эти люди с плоскими лицами говорят (или, к примеру, пишут на форумах).
Волны времени смывают бесследно сонмы так называемых серьезных людей, а несмываемые письмена оставляют на берегу "сумасшедшие". Где все эти скалозубы, молчалины, смеявшиеся над Чацким? А его, как и Петра Чаадаева умные потомки помнят и чтут. И читают, ставят на сцене (даже В.Путин, редко бывающий в театрах, посетил недавно именно этот спектакль), и по прошествии двух веков их сумасшествие остается востребованным. И будет еще долго любезно народу.
Наше дело - писать правду, "восславляя свободу" и "призывая милость к падшим", а время расставит все по своим местам.
Георгий Бородянский
|
