Госорганы нуждаются в реабилитации
|
За 12 лет после армии состояние Сергея Лялина, заболевшего при исполнении обязанностей, не прописанных в Уставе Вооруженных сил, не улучшилось. Его маме – инвалиду приходится быть его соцработником
Последствия переохлаждения
Это случилось 14 лет назад. Вернувшись с «заимки» в казарму, Сергей почувствовал недомогание. «Ничего страшного вроде – слабость, как при простуде или гриппе, жар, ломота. Завтра, подумал, пойду в санчасть. Ну и не то чтобы уснул - отключился».
Очнулся через три недели в инфекционном отделении хабаровского госпиталя № 6. Хотел привстать: ноги как чужие, руки тяжелые – пальцы шевелятся с трудом. «Ну, слава Богу, выспался» - сказал кто-то в палате. Потом Сергею рассказали, что он тут вставал, даже ходил, обследовали его, но все это время находился он без сознания. А привезли его сюда из санчасти: там не смогли понять за три дня, что у него за болезнь. Оказалось, довольно страшная: «туберкулезный менингоэнцефалит». Об этом сообщил его маме Любови Ивановне Лялиной подполковник медслужбы Б.В. Ким. Письмо было отправлено после того, как Сергея уже доставили из Хабаровска, где пролежал он больше месяца, самолетом в сопровождении двух врачей на другой край страны – в Подмосковье, в Голицино, где расположен в сосновом бору пограничный клинический госпиталь ФСБ России: Сергей Лялин был рядовым этих войск.
В армию призвали его 5 декабря 2001. Отслужил до болезни год и пару недель. Последние 4 месяца, рассказывает Сергей, проходил службу «на заимке». «Находилась она под Хабаровском на берегу реки: туда люди приезжали отдохнуть, порыбачить, прокат велосипедов там был, зимой – лыжи, санки, каток мы там обустраивали». Эта частное владение никакого отношения к воинской части, где он служил, естественно, не имело, но, вероятно, с кем-то ее командование приятельствовало – то ли с самим хозяином, то ли с тем, кто работал там постоянно - был вроде управляющего. «Говорили, что он – друг командира». Так ли это, Сергей не может точно сказать (а тем более – доказать), но солдат туда отправляли часто, и им там нравилось. «В основном следили за порядком, сильно не надрывались: где-то что-то подмести, принести, унести. Но зато почти гражданская жизнь – ни нарядов, ни зарядок, ни построений». Там он и переохладился, когда чистил снег.
Получив письмо от подполковника Кима, Любовь Ивановна с замершим сердцем полетела в Москву, оттуда на электричке добралась до Голицино. Увидела сына, поплакала и полетела обратно: с работы отпустили ее на три дня. А через неделю все бросила, уволилась и села на последние деньги в поезд. «Приехала в госпиталь 5 марта: смотрю – его уже одевают, переобувают – готовят к переводу в другую клинику. Я напросилась, и мне разрешили поехать туда вместе с ним». Повезли их в другой подмосковный городок – Пушкино, в Центральный военный клинический госпиталь № 4. Главврач позволил маме побыть рядом с сыном два месяца: дали ей там койко-место, приняли в штат технической - надо же было ей на что-то существовать. «Это все оформлялось официально, и в трудовой книжке мне записали, сколько я у них отработала. Убирала два отделения, платили в месяц 3 тысячи рублей: тогда на них можно было прожить».
Из Пушкино отправила Любовь Ивановна письмо в Хабаровск – командиру в/ч 9783 В.П.Резниченко. Сообщила ему, где сейчас находится Сергей, какой у него диагноз. «В данный момент он до сих пор не ходит, функции тазовых органов нарушены, . плохо обращается с предметами обихода – ложка, стакан, дисфункция мочевого пузыря…». Написала, что ей, «как матери, необходимо знать причины, которые привели к столь тяжкому заболеванию сына». Спросила, проводилось ли в части «административное расследование» этих причин, и если проводилось, то попросила выслать ей «копии объяснительных его сослуживцев – рядового Шорина (Сергей работал с ним «на заимке» – Г.Б.) и офицера, доставившего сына в госпиталь, а также копию заключения».
«Прохождение» без «исполнения»
Ответ пришел неофициальный - на бумажном листке маленького формата без печати и штампа. Ответил не командир, а начальник медслужбы: фамилия его, если рассмотреть через увеличительно стекло – «Рябков», хотя возможны и варианты. Почерк небрежно скорый, и в то же время убористый: за прошедшие с получения этого ответа 13 лет Любовь Ивановна так и не смогла разобрать все слова, но главное было понятно: начальник медслужбы не знает диагноза (первоначально в санчасти решили, что у него ОРВИ. потом засомневались и направили в госпиталь) и никакого расследования не проводилось, «т.к. оно не предусмотрено законодательством - проводится оно только при травматическим повреждении», а если травм не было, то отчего солдат стал инвалидом или скончался (что при туберкулезном менингите бывает часто, но, у рядового Лялина, к счастью, вовремя распознали его) российской армии, /выходит/ совсем не важно.
Спецслужбу, в которой служил Сергей, тоже не интересовало, при каких обстоятельствах он тяжело заболел. Хотя она о них, вероятно, знала, но не увидела в них ничего из ряда вон выходящего/ достойного ее внимания/: как следует из ответа Любови Ивановне начальника медицинского отдела Пограничной службы ФСБ РФ А.П. Кечина, заболевания ее сына и то, что ему предшествовало - для этого ведомства вполне в порядке вещей, и оно не несет за происшедшее никакой ответственности.
«Ваше обращение к директору ФСБ России по поручению (чьему? – Г.Б.) рассмотрено. Выражаем сочувствие по поводу заболевания Вашего сына. Решением военно-врачебной комиссии ГП КВГ ФСБ России он признан негодным к военной службе ..К сожалению, перевод его в военный госпиталь г. Омска невозможен, т.к. является подразделением (что является? – Г.Б.) Министерства обороны РФ, и Ваш сын находится в статусе гражданского лица. В соответствии со статьей 16 Федерального закона «О статусе военнослужащих» - Граждане, уволенные с военной службы вследствие увечий, заболеваний, полученных ими при исполнении обязанностей военной службы, могут приниматься на обследование и лечение в военно-медицинские учреждения исполнительной власти, в котором законодательством предусмотрена военная служба (как это по-русски? – Г.Б). Но так, как (орфография сохранена – Г.Б) по решению военно-врачебной комиссии причинная связь заболевания определена, как «заболевание получено в период прохождения военной службы», Ваш сын имеет право на медицинское обслуживание в учреждениях муниципального здравоохранения».
Слова «исполнении» и «период» в ответе выделены. Чувствуется, что он тоже написан наспех и требует перевода на русский язык (к примеру, непонятен смысл противопоставления – разве «обязанности военной службы» должны исполняться не в период ее прохождения?), но что хотел сказать автор в принципе ясно: Сергей Лялин эти обязанности не исполнял, а занимался в означенный /указанный/ период чем-то другим. И хотя делал он это не по собственному желанию (иначе бы его не только комиссовали, но и предали бы суду), а по указанию своего командования, оно за его действия не отвечает: в своем заболевании виноват, как часто бывает в армии, сам солдат – раз вышло так, что он оказался «крайним», его и списали из армии, как «гражданское лицо», которому льготы бывших военнослужащих не положены.
«На улучшение не надейтесь».
В пушкинском госпитале пробыл Сергей больше года (получилось, что прослужил в армии 4 месяца лишних). Состояние к выписке немного улучшилось – стал хотя бы чувствовать пальцы рук. Но поставить его на ноги медикам не удалось, вылечить тазовые органы, мочевой пузырь – тоже.
«На данном этапе медицинская наука – пишет начальник медотдела Пограничной службы ФСБ - не располагает достаточно эффективными средствами для лечения этого заболевания». А тремя месяцами ранее подполковник медслужбы Ким из Хабаровска, знавший диагноз Сергея Лялина, писал Любови Ивановне: «Я, как и Вы, надеюсь на выздоровление Вашего сына».
Пока надежда его, увы, не сбывается: за 12 с лишним лет после демобилизации легче Сергею и его маме не стало. Инвалидность дали ему вскоре по возвращении домой, в село Горьковское Омской области - «вторую группу третьей степени». Почему не первую? Ее, поясняет Сергей, дают «совсем лежачим, и не шевелящимся», а он все-таки передвигается с помощью ходунков. Для хождения по плоскости – штука удобная: принцип действия тот же, что у костылей – опираясь руками на поручни, он выбрасывает вперед алюминиевые ноги, и следом собственные. Но ходить по ступенькам на них нельзя: чуть оступишься – можешь больше и не подняться. Так рискует Сергей почти каждый день, вместе с мамой – она его подстраховывает. Живут Лялины в двухэтажном доме на втором этаже. Внизу под лестницей – инвалидная коляска. Подъезд открыт. «А увезти не могут? – Да нет – никто не рискнет, здесь же. в селе, все друг друга знают».
Перетаскивать коляску Любови Ивановне приходится через порог, хотя медики запретили ей поднимать больше 2-х килограммов (живя в сельской местности, вряд ли реально соблюсти это правило): перенесла она две онкологических операции – в апреле позапрошлого года удалили ей часть кишечника, полгода назад – полпечени, и дали тоже вторую группу, только без степени (в 2010 году степени инвалидности отменили). Пособия их в сумме составляют 22 тыс. рублей, еще 3 тысячи получают за льготы, от которых они отказались – на транспорт, и на лекарства. «Мы посчитали: так выгодней – покупать их самим. А на проезд все равно приходится свои тратить: не сядешь же в автобус с ходунками, с коляской. Когда едем в город, заказываем машину: туда и обратно – 1,5 тысячи». Выезжать в город приходится на обследование пару раз в год. Еще надо вычесть 5 тыс. рублей в месяц за коммуналку и телефон.
Так и живут они с мамой практически героически – на прожиточный минимум. Государство считает, что этого им достаточно. Любовь Ивановна приподнимает сыну штанину: «Вот видите мочеприемник у него на ноге?». Сергей раздражено ее опускает: «Мама! – Что, мама? Пусть люди знают, до чего может армия довести».
Все эти 12 лет никто его по сути дела не лечит. Два раза в год ложится на 10 дней в стационар: там ставят уколы, «поддерживающие сердечно -сосудистую систему», еще «прокалывают курс витаминов». Медики говорят: «Мы это делаем, чтоб хуже не стало: на улучшение не стоят надеяться». Надежду Сергей и Любовь Ивановна потеряли уже давно. Еще два раза за все эти годы съездили в санаторий «Омский», он – по путевке, она – как сопровождающая его, оба раза - на 18 дней, хотя по закону положено ему санаторно-курортное лечение ежегодно, Еще выдают ортопедические ботинки, памперсы, пеленки, мочеприемники. Вот и все: более государство ничего ему не обязано.
«А почему соцработника у вас нет? – Мне в социальном центре сказали, что не положено – молодая еще, вот когда выйдешь на пенсию - тогда и назначим». До пенсии Любови Ивановне осталось два года. «Обманывают их – говорит правозащитник Дмитрий Щекотов, которого знают читатели «Новой» – Они – инвалиды, и соцработник им положен независимо от возраста. Правда, от соцработников сейчас толку мало – у каждого на обслуживании по 8 человек, но спуститься на улицу, подняться по лестнице домой он мог бы помочь».
Борьба с болезнями госорганов
Для полноценной реабилитации, считает Дмитрий Дмитриевич, им надо добиваться, чтоб государство признало свою ответственность за то, что с Сергеем произошло. Хотя добиться в нашей стране признания причастности армии к заболеванию, полученному в период прохождения службы в армии /воинской службы/ , как правило, нелегко, но в противостоянии с государством, особенно его силовыми структурами опыт у Щекотова большой, и как ни странно /удивительно/, в целом успешный. Восемь лет назад по его запросу гарнизонный суд Дальневосточного округа выслал в Омск материалы дела погибшего солдата, скрываемые от его матери – Алмы Бухарбаевой (запрос был составлен так, что пришлось высылать). Ее сын Марат проходил срочную службу тоже в Хабаровском крае – в тех же пограничных войсках ФСБ. Причина его гибели по утверждению государства – самоубийство. В том же Бикинском гарнизоне, по его версии /по версии следствия/, «покончили с собой» еще пятеро омских призывников, шестой – Роман Суслов по дороге в Бикин «повесился» в поезде (Новая, «Не вскрывать!», 7 июня ц2010 г.)
Из присланных в Омск документов стало ясно, что суицид Марата грубо сфальсифицирован: снимки смонтированы, «предсмертная записка» написана не его рукой, что видно невооруженным глазом, а главное - ее содержание, намеренное коверканье «по-кахзахски» русского языка опровергается письмами Марата, который писал и говорил грамотно.
И власть в итоге сдалась: областной глава публично попросил у Алмы прощения (случилось это с ним единственный раз за все 22 года его правления), на школе, где учился Марат, установлена в его честь мемориальная доска (факт в нашем государстве беспрецедентный), семье Бухарбаевых выделена трехкомнатная квартира, правда, на окраине города. На нищенские пособия и заработки воспитала Алма одна остальных своих четверых детей: старший Руслан -программист, младший Асет – строитель (работает сейчас в Москве на реставрации мавзолея), старшая дочь Алия –выпускница финансового университета, банковский служащий, младшая Альфия –окончила музучилище им. Шебалина, лауреат международных конкурсов, проводившихся в Казахстане, а еще она – шахматистка, кандидат в мастера по настольному теннису, разработчица сайтов. Плюс к тому у Алмы появились два внука. Вот чего добилась она в борьбе с органами государственной власти.
Победить их можно, говорит Дмитрий Щекотов, но на это требуется много душевных сил, а по-другому Сергею и его маме болезнь, полученную им в армии, «неизлечимую», по мнению представителя ФСБ РФ, не одолеть. Правозащитник постарается им помочь. Мы будем следить за дальнейшими событиями в их жизни.
Георгий Бородянский
|
| Категория: Беспредел | Добавил: bordo60 (16.08.2016)
| Автор: Георгий Бородянский
|
Просмотров: 1044
| Рейтинг: 5.0/1
Похожие материалы:
|
|
