1. Толкование правоотношения в Европейском суде по правам человека
Суд первой инстанции так и не дал оценку важнейшему обстоятельству: распространение оспариваемых истцом сведений – это мнение или факт. А данное обстоятельство непременно суду следует выяснять, чтоб при вынесении решения учесть положения норм международного права. Ведь российским судебным инстанциям придётся свою правовую позицию формировать с учётом международного права. Суд первой инстанции это обстоятельство проигнорировал, потому вынес решение, не соответствующее международному праву и правовым обязательствам России – в свете Конвенции по правам человека. Суд не учёл, что в российской правоприменительной практике и в законодательстве чётко не разграничены «сведения» – не разграничены на «факты» и «мнения». В российском законодательстве есть одно общее понятие «сведения». Но в рамках международного права придется это разграничение делать. Как делается это разграничение? Приведём в пример решение Европейского суда по правам человека по аналогичному делу:
Дело
«Гринберг против России»
(Заявление № 23472/03)
Постановление Суда
(г. Страсбург, 21 июля 2005 г.)
«29. Суд отмечает, что российское диффамационное право по состоянию на момент рассмотрения дела не предусматривало какого-либо разграничения между оценочными суждениями и утверждениями о фактах, поскольку оперировало исключительно термином «сведения» и базировалось на предположении, что любые такого рода сведения подлежат доказыванию в порядке гражданского судопроизводства (см. п. 17 и 18 выше). Независимо от фактического содержания «сведений», распространившее их лицо было обязано доказать в суде их достоверность (см., в частности, пункт 7 Постановления Пленума Верховного Суда, п. 19 выше). Принимая во внимание эти правовые нормы, национальные суды не анализировали было ли оспариваемое утверждение Заявителя оценочным суждением, истинность которого не подлежит доказыванию.
30. Суд неоднократно указывал, что существование фактов можно доказать, в то время как правдивость оценочных суждений не подлежит доказыванию. Требование доказать правдивость оценочного суждения невозможно выполнить, и оно посягает на саму свободу убеждений, которая является основополагающей частью права, гарантируемого статьей 10 Конвенции (см. постановления Суда по делу Лингенс, выше, § 46, и Обершлик против Австрии (№ 1), решение от 23.05.91., серия A, № 204, с. 27, § 63).
33. Национальные суды не смогли убедительно продемонстрировать наличие какой бы то ни было настоятельной общественной необходимости в том, чтобы ставить защиту репутации политического деятеля выше права Заявителя на свободу выражения и общего интереса в продвижении этой свободы, когда речь идет о вопросах общественной значимости. В частности, из решений национальных судов не следует, что высказывание Заявителя каким-либо образом сказалось на политической карьере господина Шаманова или на его профессиональной деятельности.
34. Таким образом, Суд приходит к заключению, что российские власти вышли за рамки свободы усмотрения, которой располагают государства-члены в соответствии с положениями Конвенции. Следовательно, обжалуемое вмешательство не было «необходимым в демократическом обществе» в смысле пункта 2 статьи 10 Конвенции». Руководствуясь этим судебным прецедентом, дадим анализ нашего правоотношения.
2. Важнейшее право гражданина – право на свободное выражение мнения
Что подразумевается в международном праве под выражением мнения? Это известная статья 10 Конвенции по правам человека, верховенство которой Россия признает: «
Каждый имеет право свободно выражать свое мнение. Это право включает свободу придерживаться своего мнения и свободу получать и распространять информацию и идеи без какого-либо вмешательства со стороны публичных властей и независимо от государственных границ».
Это базовое право, оно никем не подвергается сомнению. Есть оговорка существенная – осуществление этих свобод в некоторых случаях, действительно, может ограничиваться. В каких случаях оно ограничивается? Оно ограничивается, когда законами, нормами конкретного государства предусмотрена необходимость защищать так называемые общие интересы, интересы национальной безопасности, территориальной целостности, общественного порядка и так далее. В том числе правами других лиц.
Эта сама возможность ограничивать это право должна доказываться. Но ни в исковом заявлении, ни в выступлении истца, ни в его вопросах, ни в целом в позиции истца, не было даже намека на попытку доказать вот эту возможность ограничить базовое человеческое право на свободное выражение своего мнения. По нашему мнению, необходимость этих ограничений в настоящем правоотношении истец не сумел доказать.
3. Ключевой момент правоотношения – публичный характер сведений, не частный
Даже, если признать, что ответчик что-то имел в виду конкретное, то это конкретное находится в публичной сфере. Представитель истца не опроверг на суде этот главный момент спора, а это дало бы ему возможность снять с истца этот самый общественный статус. Если бы представил истца, например, объяснил, что лично Леонид Константинович Полежаев, как физическое лицо, исключительно в рамках своих каких-то личных претензий к конкретному плакату (сам проходил мимо и видел, например) обиделся – вот если бы это было этим ограничено, тогда все вопросы общественной значимости, общественного характера распространяемой информации были бы сняты. Но этого нет! Есть абсолютно точный факт – что было публичное мероприятие. Ответчик на нём публично осуществил изложение своей позиции о публичной деятельности публичного лица – истца. То, что эта позиция выражена ответчиком в виде некоего плаката, полностью доказывает, что этот плакат выражал отношение к истцу исключительно в его (истца) общественном статусе.
Это подтверждает и другой аспект в действиях ответчика. Он также доказан ответчиком в суде первой инстанции, но не принят во внимание судом. Речь идет о выражении отношения к политику-истцу на публичном мероприятии, на пикете – это было зафиксировано и в уведомлении о проведении пикета. Вообще, выражение отношения к власти – это право гражданина, предусмотренное и статьёй 31 Конституции РФ, и Федеральным законом 54-ФЗ «О собраниях, митингах, демонстрациях, шествиях и пикетированиях». Ответчик, не нарушив никаких законов, не помешав аналогичному праву других людей, не нарушив безопасность участников и т.д, то есть абсолютно законно приняв участие в публичном пикете, таким образом выразил отношение к деятельности, к поступкам должностного лица – губернатора Омской области. Выразил, действительно, жёстко. На грани. Но это была именно оценка поступков, а ни в коем случае не так называемый «переход на личности», не оскорбление конкретного человека, не унижение частного лица – это была прямая жёсткая оценка политика; откровенное нелицеприятное мнение о нём, как о представителе власти.
В данном случае, ответчик написал на плакате очевидным образом не факт, а лозунг. Это другой формат, другой жанр – жанр не частно-правовой, а политический. На плакате был изложен не факт, а оценочное суждение об истце-политике в так называемой «митинговой форме». И прекрасно понятно, откуда взялось это оценочное суждение в подобной форме. Оно взялось не из намерения ответчика лично оскорбить истца, сообщить о нём недостоверные факты. Оно взялось из того высокого накала общественной дискуссии на эту тему, который задал сам истец – задал своим неучастием в дискуссии. А ведь он – сторона в дискуссии важная, значимая, ключевая.
4. ГЛАВНОЕ. Сведения на плакате – не факт из жизни политика, а мнение о нём
Суд не учёл, что в российской правоприменительной практике и в законодательстве чётко не разграничены сведения – на «факты» и на «мнения». В российском законодательстве есть общее понятие «сведения». Но в рамках международного права придётся это разграничение делать. Как делается это разграничение? Даже если человек обозначил некий факт, существенным считается то, как его воспринимают другие люди. И в данном случае не только тот человек, который обиделся – обидеться может кто угодно, на кого угодно. Для этого в суде первой инстанции и изучали публикации в СМИ, опрашивали свидетелей и стороны. Для чего? Для того чтобы выяснить не то, что у имел в виду тот, кто написал плакат, а то, как это реально воспринято обществом, как это стало значимым фактом.
Так вот, с точки зрения ответчика, в ходе судебного разбирательства абсолютно точно было установлено, что надпись на плакате – ни в коей мере не сообщение конкретного факта. Написанное на плакате – это не обвинение конкретного физического лица, Леонида Константиновича Полежаева, в совершении уголовного преступления, предусмотренного статьей 105-й Уголовного кодекса. Ни в коей мере не это! А это сообщение некой информации о причастности Леонида Константиновича Полежаева в статусе должностного лица, в статусе политического и общественного деятеля, причастности к этим событиям. Причем в контексте, представляющем ту самую «общественную дискуссию», то есть тему, имеющей высокую общественную значимость. Этот аргумент становится, в соответствие с судебной практикой международного права, безусловным основанием для отказа в удовлетворении этих самых «обид» личного характера. Почему? Потому что, если политический деятель является действительно политическим деятелем, и если какое-либо сообщение сведений о нём затрагивает его «честь» и даже носит оскорбительный характер, недостоверный, скандальный и т.д., то всё равно право политика на защиту резко и существенно ограничено! Именно потому что он – политик, а не рядовой гражданин. Кстати, ограничено не только не только практикой международного суда, но и соответствующими разъяснениями Пленума Верховного Суда России.
5. Косвенный (не прямой) характер суждения на плакате
Чтобы была связка между этими понятиями, ответчики специально задавали вопросы такого рода всем свидетелям. Фактически все свидетели это подтвердили. Подтвердили, что не было намерения у Бухарбаевой обвинить непосредственно истца в совершении преступления в отношении её самой. Иначе бы она написала «Леонид Константинович Полежаев – убийца моего ребенка». Она не это написала! Обратите внимание. Она написала «Путин и Полежаев». Почему «Путин и Полежаев»? «Путин и Полежаев» задают ту самую общественную дискуссию и тот самый публичный характер. «Путин и Полежаев» – это нарицательное, обозначение так называемой «вертикали власти». Для этого не нужно никаких экспертиз проводить – это все прекрасно знают. Никто с этим не спорит, и опровергать это не будет. Именно эта формулировка и дала возможность истцу заметить плакат и посчитать его «оскорбительным». Именно потому, что истец представитель этой самой «вертикали власти». Эта формула фиксирует абсолютно-косвенный характер выраженного обвинения истца – не непосредственное обвинение истца в совершении уголовного преступления, предусмотренного статьёй 105-й УК РФ, а его политическую ответственность за эту ситуацию.
Таким образом, попытки оградить истца от его политической ответственности за происходящее в регионе и с жителями региона, на взгляд ответчика, являются злоупотреблением правом со стороны истца. Очевидно, что истец пытается оградить себя, должностное лицо, от ответственности. Причем, путем и личного неучастия в этой дискуссии, и запрета на свободное выражение мнений другими участниками дискуссии. Это дело, если бы оно было квалифицировано, как его квалифицировал суд первой инстанции, было бы несомненно знаковым, резонансным делом. Оно бы означало, что никто из участников этой самой общественной дискуссии по важнейшему для России вопросу не вправе истцу высказать свою оценку его действий. Но, к счастью, квалификация, которую дал правоотношению суд первой инстанции – вовсе не окончательная.
6. Истец не доказал факт распространения порочащих его сведений
При подаче иска истец не выполнил своих процессуальных обязанностей, предусмотренных пунктом 1 статьи 56 ГПК РФ. Эта норма гласит: «Каждая сторона должна доказать те обстоятельства, на которые она ссылается как на основания своих требований и возражений, если иное не предусмотрено федеральным законом».
Ответчик действительно развернул плакат на пикете. Но кто его видел? Кто читал? Кто посчитал написанное на плакате оскорбительным для истца? Где информация об этом пикете? Где фото с плакатом? На эти вопросы истец в суде не ответил, не посчитал даже нужным этот аспект дела освещать. Представитель истца не смог пояснить в суде элементарного, того, что он ОБЯЗАН был рассказать суду – как сам истец узнал об этом ответчике, пикете, плакате, тексте плаката, и где истец увидел фото ответчика с плакатом.
На самом же деле, данный пикет не транслировало телевидение. Репортаж о пикете не был помещён ни в одном средстве массовой информации: ни в электронном, ни в печатном, ни по радио. В Интернете не было размещено ни одного фото с пикета. Фактически об этом пикете не было ровно никакой информации нигде. Он прошёл незаметно. Малое количество случайных прохожих, что видели плакат с надписью «Полежаев – убийца…», забыли тотчас же о нём. В суде не был допрошен ни один посторонний человек, который бы видел этот пикет, лицезрел бы ответчика на нём и плакат в руке ответчика. Даже организаторы пикета, Шпак и Чудаков, допрошенные в суде, пояснили, что не видели плаката, не читали его текст.
То есть, до тех пор, пока истец не подал иск, общество о плакате не знало. Оно узнало о плакате только после подачи иска. Получается, что фактически не ответчик, а истец сам распространил сведения о себе, «порочащие» его честь. А причём тогда ответчик? Ведь не ответчик распространил сведения об истце? Ответчик действительно на пикете демонстрировал плакат, но никто не доказал, что сведения о плакате были где-то и кому-то распространены. Да, Бухарбаева стояла с плакатом на пикете, но кто видел этот плакат – неизвестно. Выяснилось, что этот плакат, вообще, никто не видел. Значит, ответчик сведения с плаката так и не распространил. Откуда о нём узнал истец – тайна, покрытая мраком. И зачем он самолично распространил эти сведения о себе – тоже непонятно. То бишь, истец абсолютно не доказал факт распространения ответчиком порочащих его сведений.
7. Заключение
Данные доводы были устно озвучены в суде первой инстанции – дословная стенограмма выступления представителей ответчика на суде прилагается. Но суд не принял правовую позицию ответчика во внимание. Потому эта позиция оформлена письменно и приобщается к делу. Представителю истца данный документ будет вручён перед заседанием облсуда.
Истец полагает, что обжалуемое решение суда первой инстанции незаконно и необоснованною. Оно подлежит отмене.
Приложение:
1. Дословная стенограмма выступления представителей ответчика в суде первой инстанции.
2. Экземпляр настоящих доводов для передачи истцу.
Представитель ответчика Махмутов А.Х.
